Дочь времени - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— Конечно, потом мне придется немножко поголодать, ваши кексики смертельно опасны для талии, но я не в силах удержаться. Всего парочку. Сегодня в театре я устрою себе роскошный чай. — Марта не спеша отобрала себе два кекса («я люблю порумяней») и положила их в сумку. — Аи revoir. Через пару дней загляну, и мы займемся вязанием. Ничто так не успокаивает, как вязание, правда, сестра?

— Правда, правда. Многие мужчины, заболев, начинают вязать. Им кажется, будто за вязанием быстрее летит время.

Послав Гранту воздушный поцелуй, Марта ушла в сопровождении преисполненной почтительности Пигалицы.

— Я бы очень удивилась, если бы мне сказали что-нибудь путное об этой девчонке, — раскладывая пакетики, сказала миссис Тинкер, и ясно было, что говорила она не о Марте.

2

Марта пришла через два дня, но не принесла ни спиц, ни шерсти. Она впорхнула в палату вскоре после ленча в модной шляпе а-ля казак, сдвинутой набок с обдуманной небрежностью, которая, по-видимому, заставила ее на несколько минут задержаться у зеркала.

— У меня совсем нет времени, дорогой. Бегу в театр. Сегодня дневной спектакль. Господи, спаси и помилуй! Ну, кто придет, кроме прислуги и дураков?! Так нет, гони играный-переиграный спектакль, в котором слова уже потеряли для нас всякий смысл. Мне уже кажется, мы от него никогда не отделаемся. Ужасно! Одно и то же, одно и то же! Вчера Джеффри заснул в середине второго акта. Будто его кто выключил. Я подумала, не случился ли с ним удар. А потом он сказал, что совершенно ничего не помнит.

— Провал в памяти?

— Да нет. Нет же. Он все делал автоматически, говорил, двигался, а сам в это время думал о другом.

— Судя по тому, что пишут критики, это не такое уж редкое явление.

— Сказать честно, не редкое. Джонни Гарсон, например, будет рыдать у кого-нибудь на груди, но если спросить, тотчас немедленно и совершенно точно ответит, сколько у него наличными. Но это не то. Не половина же действия! Представь, Джеффри выгнал из дома сына, поругался с любовницей, обвинил жену в связи со своим лучшим другом — и все это, думая совершенно о другом.

— О чем же?

— Говорит, решал, сдать или не сдать Долли Дакр квартиру на Парк-лейн, потому что Латимер, который теперь губернатор, продает свой особняк в стиле Карла II на Ричмонд-стрит. А Джеффри хочется его купить. Он знает, что там нет ванных комнат, поэтому прикидывал, не переоборудовать ли ему под ванную маленькую комнату с китайскими обоями, которые очень украсили бы дальнюю комнату на первом этаже, отделанную панелями викторианской эпохи. К тому же он еще не знает, в каком там состоянии водопровод и канализация, и хватит ли у него денег на полную замену труб и всяких там раковин. И вот, размышляя о кухонной плите и кустарнике у ворот, он вдруг обнаружил, что произносит монолог перед девятьюстами восьмьюдесятью семью зрителями… А, одну книжку ты все-таки осилил.

— Да, это о горах; не книжка, а подарок судьбы. От картинок не оторвешься. Знаешь, только горы могут так наглядно показать перспективу.

— А звезды?

— Нет. Звезды делают из нас амеб. Они отбирают у нас гордость и уверенность в себе. А снежная гора дает верную оценку человеческому бытию. Я лежал тут, разглядывал картинку и благодарил Бога, что не карабкаюсь на Эверест. Больничная койка показалась мне раем. Тепло, спокойно, безопасно. А Пигалица и Амазонка — просто высшее достижение цивилизации.

— Вот тебе еще картинки.

Марта разорвала конверт и высыпала Гранту на грудь несколько фотографий.

— Что это?

— Лица, — сказала она, не скрывая своего удовольствия. — Полным-полно лиц. Мужчины, женщины, дети. На любой вкус.

Грант взял одну фотографию. С портрета пятнадцатого века на него смотрело женское лицо.

— Кто это?

— Лукреция Борджиа. Правда, похожа на гусыню?

— Что-то есть… Ты думаешь, с ней связана некая тайна?

— Конечно. Кто знает, может, она была соучастницей брата, а мы жалеем ее как слепое орудие в его руках.

На следующем снимке был запечатлен портрет мальчика в платье конца восемнадцатого века. Внизу с трудом можно было прочитать: «Людовик XVII».

— А это прелесть , а не тайна, — сказала Марта. — Дофин. То ли ему удалось спастись, то ли он умер в неволе.

— Где ты их раздобыла?

— Вытащила Джеймса из «Виктории и Альберта», и он отвез меня в магазин. Без него я не справилась бы, а ему все равно нечего делать.

В этом вся Марта. Если государственный служащий — еще и драматург и специалист по портретам, он должен с радостью бросить работу и бежать с ней по магазинам.

Грант рассматривал портрет елизаветинской эпохи, на котором был изображен мужчина в бархате и жемчугах. На обратной стороне фото значилось, что это граф Лестер.

— Вот он какой был — Елизаветин Робин, — сказал он. — В первый раз его вижу.

Марта тоже взглянула на немолодое одутловатое лицо.

— Мне только что пришло в голову, — задумчиво проговорила она, — одна из главных исторических трагедий заключается в том, что художники слишком поздно пишут портреты знаменитых людей. Наверняка Робин был очень хорош собой. Говорят, Генрих VIII в молодости был ослепительно красив, а что от него осталось? Портрет, который годен разве лишь на игральную карту. Зато мы знаем , каким был Теннисон до того, как отрастил свою ужасную бороду. Ладно, я должна бежать, а то опоздаю. Слишком много народу было на ленче в «Благ», и я никак не могла уйти пораньше.

— Надеюсь, ты его очаровала, — сказал Грант, многозначительно глядя на ее шляпу.

— Конечно. Она хорошо разбирается в шляпах. Хватило одного взгляда.